Серия концептуальных рассказов внутри истории персонажа, раскрывающих его с новых сторон, а также процесс его воскрешения чернокнижниками. Фактически отчет является продолжением, второй частью анкеты, которую я все хотел дописать, но ждал лучшей возможности и вдохновения. Именно эти воспоминания, отрывки жизни, всплывшие в памяти в момент нахождения между жизнью и смертью сформируют последствия воскрешения.

ОЖОГИ
Каждый след, что прожигает кожу
Собой напомнит о печати
Ею смертный гордо украшает грудь
Но применяет только для терзаний

Боль это чувство, к которому Аламдор привык давно. Физическая боль от сознательного приема скверны, боль, выраженная ненавистью других, отвращением и непониманием. В конце концов сотни и тысячи шрамов, полученных в боях. Все это стало обыденностью и, в сущности своей, сейчас не вызывало у сквернокрова страх. Буквально привыкнув к ее присутствию, он стал меньше обращать на нее внимание. На самом деле он любил боль, любил за то, что она позволяла чувствовать себя живым.

***

На этот раз объектом исследования был эльф. Логовом была пещера в Призрачных Землях, которую Аламдор на скорую руку оборудовал под лабораторию. Там было все, что ему требовалось. Небольшой, полугнилой стеллаж. Огромный деревянный стол, который он доставил туда сам.
Он заметил значительную трансформацию своей нервной системы — перестал чувствовать физические раздражители, а вместе с этим заметил усиление ментальных. Сквернокров решил, что первым делом исследует это в более быстром темпе мутаций.
Сейчас я понимаю, что примерно через два месяца начала отмирать мораль. Мне стал интересен только результат, цель — порой абсолютно бесполезная, не делающая жизнь лучше ни мне ни другим. Я больше не видел в живых брата, лишь живой, чистый организм.
Тролль, по очевидным ему причинам не подходил — их естественная, быстрая регенерация ставила крест на эксперименте, добавляла фатальную неточность.
Суть работы была проста: Добавлять равную дозу инъекции каждый час, параллельно надрезая рядом друг с другом плоть с одинаковой интенсивностью. Делая следующий надрез, наблюдать за заживлением предыдущего, а также следить за проявлением эмоций. Кровь окрасила стол в темный бордовый. Пленный стонал, плакал, молил о помощи, в то время как Аламдор лишь записывал показания.

“Новый надрез заживает быстрее старого с определенным, меняющимся в пределах погрешности ускорением — регенеративные свойства проявляются сразу, болевой порог также снижается, но это можно списать на шок. Парадокс — быстрый ввод скверны всегда влечет летальных исход — разрушение организма вследствии ожога, медленный — укрепляет его, но более болезненно.”

Закончив запись Аламдор глянул на объект, заметив что скверна стала выходить наружу — кожа эльфа стала осыпаться, становясь зеленой коркой. Свет в глазах становился ярче, но организм погибал. Сквернокров знал почему, знал это заранее и, что самое страшное, это был запланированный им финал. Он подошел ближе, чтобы оценить мутации кожи объекта, срезая слой для исследований.
Безжизненный, обезображенный моими руками ради науки, он посмотрел на меня взглядом, полным непонимания. “За что? Случайность. Не повезло.” По крайней мере тогда я еще пытался убедить себя в этом, позже перестал, наверное стал забывать пытаться. У меня было четыре страницы конспекта и примерная формула расчета дозировки на мнимый болевой порог (в коэффициенте от чистой крови), а также дозировка, достаточная для смерти в данном темпе. Забавно, что я потерял все эти записи на одной из стычек.
Эльф погиб не позже, чем через пятнадцать минут. Аламдор удалился раньше, заставляя подопытного погибать в агонии.

***

— За что? Неужели случайность, неужели не повезло?
Его плоть рвалась от точных ударов эльфа — несомненно врага, которого он не заводил. Все произошло столь резко, оклематься времени не было. Порция боли. Пугает ли она? Нет — пугает неизвестность, что может ждать за каждым новым ударом. Сломленный неожиданностью он упал, тлея в святом огне.

ТЕМНОТА
Угасло солнце, потеряли землю ноги
На сердце холод, на душе смятенье
Отправившись туда, где его место
Молил загубленные души о прощении

Смерть для сквернокрова всегда была чем-то непостижимым, чем-то, выброшенным из головы. Он предпочитал не вспоминать о ней без повода. Спустя годы к ней остался четкий, но хорошо скрываемый перед другими страх. Наступление смерти для него означало пропажу интереса — последнего оставшегося, постоянного чувства.
Страх смерти, пожалуй, присущ всем. Это заложено в нас изначально — инстинкт самосохранения, жажда развития и прогресса. Все, кто говорят, что не опасаются ее либо лжецы, либо неразумны и не имеют в себе ни крапа живого.

***

Примерно через полгода после первой мутации он начал исчезать как единица общества, становясь независимой силой вне какой-либо группы. Тогда особо хотелось почувствовать что-то острое, неведомое доселе. Границы между приятным и садистским стирались постепенно, в отличие от фактора вреда или пользы для других — об этом полудемон забыл практически сразу. Врожденное обаяние и страсть молодежи к чему-то опасному, запретному в сумме дали Аламдору возможность заводить новые знакомства. Он осознавал причины, почему конкретным личностям и группам было интересно с ним коммуницировать, а значит совершал поступки, способные усиливать их интерес и зарабатывать лояльность.
На закоулках Призрачных Земель он уже имел подобие жилища — небольшой естественный подвал, который он докопал самостоятельно и оборудовал в сетку комнат и коридоров. Впоследствии все это было завалено его “собратьями”, заметившими пропажи своих союзников. Фактически они, молодые и глупые, сами шли к нему за нестандартными диалогами, пониманием всех их странностей и, конечно же, за острыми ощущениями.
Ее звали Милиена. Аламдор с первого дня знакомства сумел подсадить ее на скверну. Совсем чуть-чуть своей крови в стакане делали любой напиток взрывным, сотрясающим тело… Занимались они как разговорами, так и различными утехами. Сквернокров довольно четко разграничивал науку и развлечения. Здесь он не следил за ее состоянием, дозировкой, не вел никакие записи. Ему доставляло эстетическое удовольствие видеть то, как энергия развращает абсолютно чистую эльфийку крайне медленно, но необратимо. В определенный момент этого стало мало.
— Я могу объяснить это только собственным развращением и дефицитом впечатлений. Теперь мне хотелось видеть эффект здесь и сейчас, смену настроения, боль или блаженство — неважно.
Милиена уже как пару дней жила у него. Влияние скверны стало проявляться чем-то большим, чем опьянение и послевкусие. Очевидно, что теперь она боялась выходить наружу.
Она почему-то была полностью уверена в том, что мы стали некой парой, союзниками, что ли? С чего она это взяла? Я такого не говорил, не намекал, принял ее потому, что имел там свой собственный интерес. Мне было удобно, что ее больше никто не увидит.
Во время утех она, вследствии снижения болевого порога перестала издавать те искренние, сочные звуки. Сначала Аламдор душил ее, затем стал резать прямо в процессе — небольшие, но достаточно глубокие уколы в бедра стали чем-то обыденным. Она не возражала, ведь заживало быстро и, казалось, ей самой вполне это нравилось. Через время охладело и здесь. Аламдор выдумывал новые способы вывести ее и себя на эмоции, все более жестокие и нерациональные. Он заставлял ее упираться лицом в землю, при этом она всегда старалась приподняться, то был рефлекс, но когда он прижимал лицо обратно в грунт, эльфийка не сопротивлялась. Это было чем-то новым, но сразу захотелось чего-то острее и, в очередной раз делая ошибку, сыграв не по его правилам, сквернокров вынес приговор, резко поднимаясь на ноги и со всех сил, очевидно не рассчитав те, расколол череп Милиены сапогом. Именно в тот момент, как ему показалось, за секунду до того, как череп раскололся, выпуская серую жидкость наружу. Он услышал ее пронзительный крик — то впервые был крик не удовольствия, а ужаса. Полный страха перед неизвестностью и неизбежностью он застилал собой все звуки подземелья, но был ужасно краток. Спустя секунду перед ним лежала неживая сожительница, в непристойной позе, которая позже растеклась по земле и приняла вид не примечательного Аламдору трупа.
Сквернокров принял это за анекдот, наблюдая красоту того, как жизнь, в буквальном смысле выраженная серой жидкостью, вытекает из головы эльфийки.

«Заслужила ли эта шлюха смерти за то, что не дала мне искру в очередной раз? Стоит ли использовать их как перчатки, не глядя на личность. Все они приходят и уходят, не оставаясь надолго, тогда есть ли смысл тратить время на изучение ее внутреннего мира?»

***

— Слишком увлекся. Забыл о возможных последствиях, или стал слишком самоуверенным чтобы брать их в расчет. Интересно то, что испугался я только в самый последний момент, перед тем как мне контрольный раз вонзили клинок в живот. Я был уверен, что это мой последний вздох, но только после выдоха меня охватил ужас. Кажется я даже не успел его почувствовать.

ИНТЕРЛЮДИЯ I

— И все? Неужели это конец?
Аламдор ничего не видел, но чувствовал что происходит некоторое движение. Он позже описал это как нечто схожее с чувством ощущения кого-либо за спиной. Физически он не существовал, но разум оставался трезвым. Он не знал насколько долгим будет этот процесс,, поэтому начал говорить с тем, кто сверлил взглядом спину. Сквернокров хотел повернуться, чтобы избавиться от назойливого чувства но только тогда понял, что поворачивать было нечего.
— Не может быть так легко. Должно быть что-то еще — испытание, чистилище… Что угодно!
Ситуация явно начинала выводить из себя. Помня, что секунду назад в него вонзили клинок он не помнил о боли. В глазах зияла Тьма. Были ли глаза, чтобы ее увидеть? Возможно Тьма была выражением того, что органы зрения также отсутствовали или работали некорректно.
— Должен был настать момент, когда все закончится. Поставить точку на том что есть, ведь идти до бесконечности не получится.
— После всего того, что я пережил? Вот так просто взять и перестать, просто уйти?
— А ты не думал, что за тебя могут решать другие, хм? Не думал что ты все же не центр мира и он не заканчивается на тебе? Ты — ничтожество. Абсолютно всем наплевать на твой уход.
— Кому — всем?
— Твоим союзникам. Орде, отрекшимся. Всем им всегда было плевать. Ты был как расходный материал. Хорошо, когда он есть, но если кончился, нужно выкинуть остатки и найти новый.
Прошло некоторое время. Пятнадцать минут, пятнадцать лет? Аламдор довольно четко вел диалог с неизвестным собеседником. Выхода не было. Этот голос — единственное, что он слышал, но это ведь не означало того, что голос существует.

ИНТРОСПЕКЦИЯ
Он любовался закатом кровавым
Оказавшись на окраине вселенной
Навязчивой, незванной сворой
Окутывали разум сомнения

Как центр вселенной Аламдор себя не рассматривал. Скорее наблюдателем, что созерцает и записывает, делает выводы и собирает статистику. При этом существовала проблема — ему приходилось контактировать с теми или иными существами. Первое время он разделял их на приятных и неприятных себе, что считалось нормой, будучи обычным эльфом. Позже все перемешалось. Апатия нисходила на голову, заставляя его отказываться от принципов и вскоре, в поисках эмоций, он перестал видеть в ком-либо заклятого врага или союзника, идиота или гения. Орда или Альянс, кровавый эльф или гоблин — все-равно. Аламдор стал изучать личностей и быстро осознал, что в сущности они, бедные и богатые, красивые и уродливые, мало чем друг от друга отличаются.
Единственным минусом сего преображения было то, что все это касалось только его, а не окружающих. Большинство из них относились к нему с недоверием. Вторыми по популярности были ненавистники, и лишь третьи, самые малочисленные, проявляли к нему интерес или симпатию. Первоначально он полагал, что это зависит от принадлежности к расе, но практика показала, что это не так. Он стал союзником не малому количеству троллей и даже эльфам крови.

“… Если судить о их воспитании — оно заключается в вере в старые книги. Почему-то нет никакого желания проверять информацию, уточнять ее. Я могу объяснить это только тем, что с такими установками проще жить. Действительно проще расставить категории по полочкам, и обращаться к ним только при необходимости. Использовать себя как голем, а свои эмоции — как вознаграждение за правильную работу. Сомнение всегда дарит тревогу. Наверное им было бы трудно уснуть с мыслью о том, что информация, в которую они верили и пользовались с самого детства, оказалась ложью и, допустим, противоположна истине. Они даже не допускали исключений, при этом язык не поворачивается назвать их дураками, скорее приспособленными. Их беспокоил страх быть отвергнутым обществом с определенными стандартами. У меня проблематика отсутствует из-за того, что таких как я всего десятки, если не единицы. Общества подобных мне просто не существует, а поэтому я не привязан к каким-либо установкам.”

Такое стремление стать “своим” ментально среди своих “физически” идет нога в ногу с мизерной индивидуальностью. Аламдору казалось, что каждый хочет быть индивидуальным, привлекать к себе больше внимания. Это вызывает больше чувств, больше страсти, но вместе с этим и более рискованно. При этом будучи индивидуально смотрящим на какой-то конкретный вопрос, личность отделяется от массы, становясь в их глазах белой вороной. Поэтому факт индивидуальности чаще всего вытесняет факт принятия обществом. Личности приходится выбирать — быть со всеми в зоне комфорта или же быть собой, все еще как личность, но чаще одиночка. Те, кто не любят рисковать не думая выберут первое — променяют страсть на долголетие, Аламдор был не согласен.

***

“Леди Зэриель!
Спешу сообщить, что нахожусь в полном здравии. Из Луносвета меня отправили в командировку на борьбу с троллями во Внутренних Землях. Все идет благополучно, землям Кель’Таласа ничего не угрожает. Наши противники стремительно теряют позиции, и верю, что в течении нескольких месяцев появлюсь у Вас на пороге. Подготовьте под это событие вина.
С наличушими пожеланиям, Ваш возлюбленный и друг, Аламдор Солнечное Пламя”

Копаясь в ветхих бумагах в своем старом, все еще не восстановленном доме, проникнув в город под мощнейшей иллюзией и Аламдор нашел это письмо в одной из тумбочек в их общей спальне. Почему-то письмо оставило у начинающего полудемона смешанные чувства. Он понимал, насколько жизнь тогда была проще, но с другой же понимал, насколько она была скучнее. Жена не дожила до того дня, а он все еще не простил себя за ее смерть. Убил он ее сам.
Вечно скрывать свои навязчивые идеи бы не получилось, поэтому как только он начал работать над модернизацией себя, стал придумывал поводы, чтобы не возвращаться домой. Сначала посылал письма, подобные найденному в тумбе, после просто пропал. Через месяц его возлюбленная обратилась в командование и поняла, что никакой экспедиции не было. Она отправилась через земли Кель’Таласа на поиски мужа, а нашла лишь оскверненного, поверженного скверной и помешанного на идее эльфа. Ему пришлось ввести ее в курс дела.
— Ты ведь стал… Чудовищем! Зачем ты сделал это с собой? Ты ведь… Просто помрешь так, как и все подобные тебе.
На ее глазах блестели слезы. Она не верила в происходящее, а паузы между словами, вызванные нехваткой дыхания, заполнялись таящей ужас тишиной.
— Я наконец-то вырвался из омута, одинаковых дней и приказов. Я наконец-то начал свой проект. Он станет великим и я не принимаю здесь возражений!
— Я скорее умру, чем позволю тебе стать демоном, Аламдор.
Ему подумалось, что это очередной срыв. Они случались не часто, но в эти момента она действовала решительно. Сейчас это полоснуло полудемона по сердцу. Он все же любил и, наверное, до сих пор бы любил эту женщину, не будь он таким же принципиальным и жестким как она.
Зэриель успела сделать четыре или пять уколов рапирой, прежде чем Аламдор ее обезоружил. В тот момент решительность и воинственность сменилась страхом и удивлением. Неужели он ее просто… Убьет? Неужели не простит, неужели не пойдет с ней и не смоет с себя эту грязь. Он выбрал проект, науку, как он сам это называл, но выбрал уже после. Тогда было безумие, некая грань была пересечена вместе с болью от уколов. Аламдор потерял себя. Несмотря на всю свою волю и интеллект, в моменты вспышек ярости скверна брала в разуме лидерскую позицию. Он набросился на нее, роняя прямо затылком о камни. Зэриель ослабла. Она не могла выстоять против столь мощного… Демона, каким он ей показался. В ее глазах поселился ужас, буквально на секунду, сразу сменяясь ноющей болью. Клинок Аламдора вонзился дугой ей в плечо, ломая несколько костей и практически отрубая руку. Кровь плеснула фонтаном из артерии, окрашивая зеленую почву Внутренних Земель. Она все еще была жива. Второй мазок пришелся на грудь, и все еще не летальный, он распластал некогда красавицу на земле, заставляя ее раскинуть руки без сил по сторонам. Она жадно хватало воздух ртом, а алая линия словно делила ее тело на две части. Глаза выразили пустоту, а тело задрожало в судорогах. Она начала задыхаться и отхаркивать кровь на свое же лицо.

***

“Я отчетливо помню ее слезы. Она была слишком сильной, чтобы плакать от боли. У меня есть только одно предположение — она окончательно во мне разочаровалась, осталась с разбитым сердцем от моего предательства и, повсеместно, с рассеченным телом. Тогда я дрогнул и сам. Я рыдал над ее трупом, но сейчас, вспоминая об этом в ретроспективе, я не чувствую абсолютно ничего. Ни жалости, ни вины. Произошло нечто абсолютно логичное и не подвергающееся возражению. Во мне вспылил демон от ее действий и этот демон сделал все необходимое, согласно своим алгоритмам. Стоит ли винить себя в этом? Оспаривать то, что работает точно, как сама природа?

ПЕРТУРБАЦИЯ
И разлетелся разум на осколки
Что вобрали в себя Тьму
Он прятал душу в закоулки
Не желая отдавать ту никому

В Круговерти Аламдору показалось красиво. Первое время он сидел на голой земле. Непонятно было, на самом деле все было материально, или же он попал в какой-то промежуточный план. Честно говоря, в тот момент сквернокрову не хотелось разбираться. Далее все происходило по этапам; Сначала он старался убедить себя встать и сделать что-нибудь, а после, сделав всего несколько шагов вперед, осознавал, что цели у него больше нет. Всплывали различные воспоминания, которые тогда, пару или много лет назад были для него уроком, впрочем быстро забытым. Он стал вспоминать свои недавние действия и находить в них непростительные ошибки — дерзость, пренебрежение и манипуляция другими. В голове сразу возникали и альтернативные исходы, которые не привели бы его к смерти.
Тела, как такового, сейчас он не чувствовал, но понимал, что оно имеется. Сквернокров ощущал себя пылинкой в огромной пустом поле, залитом алым цветом, и только его зеленые, светящиеся глаза вносили разнообразие в эту палитру. Внезапно накатила усталость — у него наконец выдалась возможность отдохнуть. Он медленно моргнул и упал лицом в песок, обратно во Тьму.
Все что пережил, все что испытал сейчас не имело никакого значения. У земли здесь не было ни вкуса ни запаха. Глаза закрылись за неимением мотивации открываться.

***

“Дорогая, любимая Мама.
Я не могу дождаться того момента, когда мы вновь встретимся и выпьем чаю. Мне стало совсем одиноко в доме одному. Я уже перечитал все книги, которые ты приказала и уже активно занимаюсь практикой. Пробовал несколько интересных рун, которые до этого никто не использовал! По крайней мере я их никогда не видел и вычертил комбинации сам. Ты будешь удивлена, когда увидишь их, я уверен!
Мералос говорит, что возможно вы останетесь там еще на несколько недель, но почему? Ответь мне быстрее, прошу, я не могу уснуть от этих мыслей.
— Аламдор”

Ответа на письмо не последовало. Родители вернулись через полтора месяца.
Всегда сквернокрова вела жажда силы и нездоровый интерес, но именно смерть родителей при нападении плети на Кель’Талас, по его мнению, совершила сдвиг в сторону принятия решений. Сантименты тогда послужили ему во вред. Только лишившись их полностью он осознал, насколько они необходимы для корректной жизни в обществе. Смерть родителей принять не удавалось — почему-то Аламдор был уверен, что не хватило буквально миллиметра его усилий, чтобы вытащить их из захваченного города. Это был один из последних моментов когда он лил слезы по личности и по-настоящему горевал, ведь даже сейчас, потеряв свою жизнь, он не переживал тех эмоций даже на четверть. Личность, исполосанная детскими травмами, смертью всех близких и, конечно же, скверной больше не могла входить ни в какое клише. Отвергнутый обществом за свою развращенность, лишенный жизни за свою натуру он лежал лицом в землю и искал хоть одну причину идти дальше.

ИНТЕРЛЮДИЯ II

За день до смерти сквернокров ударился в апатию. Ведь там, на Зандаларе, на месте своей смерти, он как-раз думал о том, что уже пора. Определенные вещи держали его от действий, а возможно то был обычный страх. Лассе, старый знакомый, вывел его на прогулку по дворцу. Они ходили по коридорам нижнего уровня, останавливаясь у алтаря Бвонсамди. Там, возле святилища мертвых можно было услышать их голоса.
Лассе наблюдал за тем, как Аламдор вслушивался в окружение.
— Подобное случается у тебя в голове, не так ли?
— Один шепот бывает после поглощения камня душ. У меня много монологов в голове.
Лассе даже не думал, что поступает сейчас подобно вандалу, но ступил на алтарь, глядя на вихрящийся поток.
— Ну, личные голоса, твои собственные, не интересуют… Я встречал троллей… или даже мы с тобой встречали? Они поклонялись этому лоа.
— Не знаю, не запоминал.
— Если они слышат подобное постоянно… Я больше не удивляюсь их странному поведению.
— Это просто мертвые. Некоторый разрыв между планами и все. Почему тебя, живущего столь долго, это удивляет? — Аламдор хмыкнул, наблюдая за тем, с каким интересом ночнорожденный осматривает алтарь.
— Не просто мертвые. Это мертвые, подвластные определенному хозяину. Скажем, я достаточно узнал о «мертвых», принадлежащих Королю Личу. Но подданные лоа смерти… Интересно, это только тролли? Или его царство безгранично? Кто вообще — главный хозяин смерти? Кто ей заведует? Кто решает, вернуть душу в мир или забрать в небытие?
— Я не видел ночнорожденных или других эльфов, поклоняющихся Лоа. — Аламдор решил язвить. Такая пауза в их походе кажется выводила его из себя. Ему нужно было проветриваться, а не застревать в подвале.
— Смерть — это процесс. — сквернокров продолжал. — Любые идолы это ответственные за проведение этого процесса. Смертью никто не управляет и никто ей не подчиняется. Это закономерность. Жизнь либо есть, либо нету.
— Но эти идолы не появились так просто. А тут ты ошибаешься почти наверняка. Не жизнь, а подобие существования наверняка имеется. Жизнь в мире мертвых. Жизнь мертвым. Можно называть как угодно, иначе не было бы всех этих практик с призывом душ и прочего… Просто мне интересно, к чему такая категоризация… И лоа — ими не рождаются, а становятся.
Аламдор улыбнулся, заметив в последней фразе противоречие.
— Вот именно. Это не позволяет им встать над процессом, так как он появился до них. Они лишь нашли к нему ключ, а возможно и не нашли, просто другие верят в обратное.
— И над ними определенно есть кто-то еще.
— Над ними и есть процесс. Жизнь, текущая каждую секунду. Хрономанты могут совладать с ней, но только как капля нефти с морем. Пойми закономерности — как это работает и как ты можешь повлиять на процесс, и ты сам станешь этим «лоа».
Лассе усомнился такой формулировке. Они уже отошли от алтаря и гуляли дальше.
— Нет. Не отрицаю, что ты можешь быть прав, но я считаю, если грубо, что процесс смерти все-таки был запущен кем-то конкретным.
— Смерть в частности это момент когда живое перестает быть живым. Тело или душа — не важно, это уточнение Ты можешь запустить процесс в отношении кого либо, отрубив ему голову. Реактор душ мог умертвить и душу.
Лассе был согласен здесь. Они наконец вышли из коридоров и направились по золотому дворцу вниз, к джунглям.
— Лоа — да, но не властителем. Не создателем. Не абсолютным началом. По твоим словам, любой, кто решит обезглавить противника, становится хозяином его жизни и смерти.
— Нет. Хозяина не существует.
— Ты не можешь говорить наверняка.
— Никто не может убить тебя просто потому, что захочет. Необходимо физическое действие. Ибо же у «создателя» нет никакого интереса, ведь никто не умирает вот так просто. В случае, если у него нет интереса, то он не является действующей силой и, следовательно, его можно не учитывать в расчетах.
Лассе молчал некоторое время, пока они шли по ступеням вниз. Местные уже начали привыкать к виду сквернокрова в своем доме, но все же поглядывали на него с настороженностью. Он, в свою очередь, вел себя абсолютно спокойно. В отличие от Лассе не смел позариться на их храмы и традиции.
— Создатель направляет свою волю через посредников, к примеру. — Лассе продолжил разговор, хотя пауза была очень длительной — Жажда убийств, убийства без причины, жертвы — все это исполняется испокон веков.
— Зачем, если он может исполнять свою волю самостоятельно? Тем более раз ему это ничего не стоит. Зачем тому, кто обладает властью над процессом какие-либо посредники.
— Возможно какие-то тонкости, касающиеся материи миров ему и мешают. Возможно, он просто не нашел способ. Пока что.
— Нет. Если он стоит над процессом — ему не нужен никакой способ
Спор продолжался, но в достаточно спокойной манере. Аламдор явно был уверен в своих словах и не ставил их под сомнения. Этим он разительно отличался от Лассе, но это не значит что он был прав чаще. Кто бы мог подумать, что такой философский разговор под вечер развернется настоящей смертью самого уверенного.
— Если он ищет способ, значит он не познал явление смерти. А значит “создатель” не всемогущ и не может так называться.
— Значит, он любит играть. Необязательно, будучи создателем, быть участником. Возможно, он должен придерживаться балансом с создателем Жизни так же. А это уже, знаешь, космологические перипетии.
— Если он играет, значит у него нет интереса в прямом управлении, а тогда его можно не учитывать.
— Возможно, спустя века, ему это наскучило. Возможно, всякий раз, когда в голове существа появляется мысль об убийстве — это навеяно именно им, безымянным властителем. Прямое управление. Ты — король. Но это не значит, что ты управляешь всеми процессами в королевстве, включая утилизацию навоза.
— Потому что ты такой же как и твои подданные, они ведь сами тебя выделили. Ты такой же, как и все, только в богатой одежде и другие тебе подчиняются. Каждый, кто делает какое-либо действие мотивирован к этому. Если создатель всемогущ, у него нет мотивации делать что-то. А его игра — хаотичность.
— Его руки — это руки живых, сжимающие топоры. Это они и есть. Это все — его сущности и проявления. Так понятнее? Это все еще он, просто с мириадом конечностей.
— Ему нужны посредники, значит сам он процессом не управляет
— Не воспринимай как посредников, ладно.
Оба участника спора уже явно выдохлись. К тому же за это время они успели пройтись по живописным джунглями и вернуться к дворцу с другой стороны.
— Останемся при своем мнении.
— Останемся.

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ
И разлетелся разум на осколки
Что вобрали в себя Тьму
Он прятал душу в закоулки
Не желая отдавать ту никому

Пускай Аламдор и не верил в жизнь после смерти. Но воскрешение и перерождение он видел собственными глазами, и смог составить из опыта один факт — перерожденные изменяются. Он очень сомневался, что кто-то будет его возвращать. Очевидно он был в Круговерти Пустоты. Сквернокров бывал здесь раньше, но исключительно в качестве гостя. Он сразу смекнул, что если и вернется на Азерот, то только как демон. Обо всем, что изложено выше он раздумывал в момент ожидания, в поисках сил и зацепок для того, чтобы встать и пойти хоть куда-нибудь.

***

Рука седовласой эльфийки беспорядочно елозила по книжным стеллажам, перебирая один книжный переплёт за другим. Недолго осматривая слабо мерцающими алыми глазами обложку, она возвращала книгу туда, откуда взяла. Так могло продолжаться и дальше, пока чей-то едва уловимый даже для столь острого эльфийского слуха, как у неё, не прервал её уединение с собой. Обернувшись, она явила себя во всей красе: ухоженные седые кудри, свисающие на её ключицы, аристократическая бледность кожи, которая могла бы сойти за живую плоть, если бы алый отблеск глаз, светящийся даже в освещенном помещении. Поморгав, она сложила руки за спину. — У вас богатое разнообразие книг здесь. Думаю, солдаты не скучают, — сделала сдержанный поклон, судя по всему, аристократу.
— Солдаты, к счастью, не увлекаются походами в библиотеку. — наклонив голову в слабом поклоне, ответил вошедший син'дорай. — И слава Колодцу. Над глупцами куда интереснее помыкать.
Адоар безучастно пожал плечами, перелистывая страницу какого-то состарившегося фолианта.
— И для кого-то эти книжные стеллажи всё ещё стоят, верно? Здесь можно легко заскучать вдали от родного дома, — констатировала эльфийка, напрягшись, когда знакомый ей голос раздался с уст скрывающего себя аристократа. — Меня не покидает чувство, будто бы мы с Вами знакомы. Моё имя — Латеналь Скверный Феникс, палач народа отрекшихся. Может быть, имели на слуху это имя? — Припрятав одну интересную книжку в подсумок она вышла вперёд.
— Да, миледи, я где-то точно слышал ваше имя. — син'дорай учтиво прикрыл фолиант, прошелся по казарме и бесшумно положил книгу на стол. Поправив вороные волосы, он аккуратно коснулся винной тары и, внимательно изучив содержимое извилистой этикетки, вновь поднял голову.
— Кажется, некой Латеналь присвоили звание героя деревни Легкий Ветерок. Но это слухи, я ведь знаю какой у лорда Сартерила капризный нрав.
— О, Вы, должно быть, меня с кем-то путаете. Лорд Сартерил любит приукрашать слухи, в особенности, о ком-то скандально-ивестном. Я-то знаю
На момент эльфийка свела брови, но тотчас последовало облегчение. Леди позволила себе приподнять губы в улыбке и хмыкнуть Адоару в ответ. — Но и тут
своих героев хватает, будь это трагедией или героическим эпосом, — усевшись на ближайший диван, она лениво подпёрла рукой щеку и достала небольшое карманное зеркальце, предпочтя более не смотреть на колдуна, но насладиться собой. — Слышали? Тут недавно произошло какое-то скандальное убийство.
Ее собеседник с виртуозным изяществом открыл вино. Медленно наблюдая за тем, как стеклянные стенки сосуда переливались кроваво-красной жидкостью, чернокнижник отрешенно вслушивался в столь же равнодушный лепет собеседницы. Но её последние слова заставили эльфа крови отвлечься. Он нахмурился, возвращая к ней взгляд — Слышал. И, скажу больше: знаю, что пролилась кровь чернокнижника.
— Заслуженно или нет, но это было ошибкой. Я знаю этого сквернокрова, он был из Армии Чести. И звали его, кажется, Даэмор, — В неживых глазницах колдуньи заплясал огонь, что выдавало в ней увлеченность разговором с эльфом… — Из-за этого начнутся большие проблемы. Я заметила, что Вас эта тема зацепила. В чём дело?
В помещение вошел мракопадший. Латеналь коротко его поприветствовала, возвращая взгляд на собеседника.
— Это настораживает. — насладясь переливами вина еще раз, син'дорай уже приготовился начать речь, но остановил себя, также замечая вошедшего.
— Как я понимаю, тебе уже известно про смерть Даэмора. — выдержав короткую паузу, мракопадший решительно посмотрел на Адоара — Мы считаем, что его необходимо вернуть к жизни. Он был опорочен Скверной, так что это дело будет поручено тебе.
— Ты пришёл как раз вовремя, — Латеналь улыбнулась и одобрительно кивнула мракопадшему. Затем кровавые очи соскользнули к Адоару, выжидающе сверля его. — Я знаю, как вернуть его к жизни, но, увы, в одиночку мне не справиться. Это сложный ритуал и мне понадобится поддержка. Если ты найдешь того, кто бы смог её оказать, то мы могли бы начать. Осталось дело за выбором места. Заставляя затихнуть казарму на несколько секунд она продолжила:
— Зандалары слегка суеверны. Не думаю, что им понравится магия Скверны.
Разговор продолжил Анвель — Я не имею среди своих знакомых чернокнижников. За чертами Золотого Города можно без труда найти нужно для ритуала место. Нужна будет помощь в каком-либо оборудовании или жизненной энергии — обращайся. Выполни просьбу и клан Крови будет благодарен тебе. — отцепив от своего
пояса флягу, он положил её на мягкий диван, кой был занят Скверным Фениксом. — Это часть крови Даэмора, которую мне удалось достать.
Адоар отметил, что силы Орды скупы на чернокнижников. Демонстративно помолчав, он опустил бокал на поверхность стола и заискивающе добавил: — Но я могу предложить свою помощь. В обмен на небольшую услугу, конечно.
Латеналь протянула руку к сосуду с демонической кровью, откупорив ее, после вдохнув запах — Я чту свою дружбу с кровавым принцем, Анвель, поэтому я помогу вам, но всё, что мне нужно — я уже озвучила. Место, желательно, просторное. А также мно-о-ого осколков душ.
Чутьё чернокнижницу не обмануло — смрад Скверны можно было узнать везде. Жидкость же сама отдавала теплом. — Требования? Я полагаю, поддержка и
признательность отрёкшихся и мракопадших уже имеют вес. Говорите, что Вам нужно. И озвучьте, в конце концов, имя.
Мракопадший был немногословен и, кажется, отвечать собирался не на все вопросы — Место будет предоставлено. На этом все, — договорив Анвель развернулся и отправился прочь. Латеналь, которая пока не хотела заканчивать разговор, остановила его:
— Постой. Ты знаешь обстоятельства смерти Даэмора? Личный интерес. Его кровь скажет больше, но мне нужно же с чем-то сравнивать, так?
— Мне известно не многое. Его убил Каэльнатар, защищая свою «гордость». Скорее всего обычный конфликт на почве крови.

***

Место для ритуала было выбрано. Оно представляло собой пустырь на горе, подобный тому, что Аламдор видел перед собой в Круговерти но в сотни, тысячи раз меньше размером. На улице темнело, кроме идущих в гору чернокнижников тишину нарушало лишь пение птиц. Добравшись до места двое начали готовиться к ритуалу, очертив ритуальный круг.
— Последние дни с моей смерти были слишком насыщены, чтобы я запоминала всех. Так что не бойся мне напомнить, старые знакомства всегда интересно возобновлять, какими бы они не были, — приготовившись к проведению ритуала, она отрешенно отправилась в противоположный край очерченного ритуального круга, разведя руками. На поясе у нее были расположены несколько кристалликов душ, ждущих своего поглощения энтропической энергией Скверны. Завихрившись вокруг неё, шесть кристаллов стали растворяться в воздухе. Ладони колдуньи свисали вниз, и струйки Скверны стали выжигать всю живность в округе, синтезировать контур демонического круга, в котором хранилась различная информация о призываемом существе. Поскольку Аламдор был сквернокровом, то его связь с Круговертью Пустоты была особо сильна. И вот, наполнив круг различными рунами,
обозначающими принадлежность к Аламдору, в самом конце подготовки она узрела его истинное имя. Небольшая капля демонической крови так же пригодилась в ритуале, наполнив собой большущий кристалл. Он станет якорем, а маятником послужит круг. Адоар же поднял ладони. Чернокнижник чувствовал, как многочисленные потоки энтропии пронизывали его тело, усилиями Скверного Феникса приобретая более упорядоченную структуру взамен тех первородных хаотичных всполохов, чем сейчас, собственно, и являлся магической фон импровизированной ритуальной площадки. Син’дорай, прервав размышления, выпустил из кончиков пальцев энергию, присоединяясь к колдовству своей партнерши.
— Нас ждет сложный ритуал, палач. — сквозь сосредоточенную манипуляцию силой, отметил эльф. — Надеюсь, у тебя достаточно запасов душ. Жертвовать своими или вырывать энергию из демонов у меня нет никакого желания. — он многозначительно хмыкнул. — Про трату собственной жизни речи не может быть вообще.
— Наша сила вокруг, Адоар, — Латеналь позволила себе передышку перед вторым действом, которое следовало совершить на пути к возвращению сквернокрова, она направила похищенную из осколков душ энергию в большой кристалл Скверны. Круг под её ногами засветился ослепительно-ярко, а местная флора испытала на себе всё пагубное могущество Скверны. Это дивное, плодотворное место увядало на глазах: вся жизненная сущность, вытягиваемая из травинки и почвы наполняла кристалл. Закрыв глаза, она сосредоточилась, пытаясь благодаря демонической крови сквернокрова найти блуждающую в безграничной Круговерти Пустоты душу полудемона. Раскрыв алые очи, она вытянула руки вместе перед собой, заставляя кристалл громко гудеть. Связь была создана.
Адоар виртуозно изменял пространство. Ядовито-зеленые потоки превратились в целостную, почти идеальную воронку шириной в несколько протяжных шагов. Извергая чудовищные слова силы, син’дорай разрывал привычную материю осязаемого мира, открывая взору точечные разломы, преисполненные пагубной силой. Читая действия колдуньи, Адоар заранее подготавливал заклятья. Земля иссыхала под его ногами, превращаясь в мертвый грунт. Ритуал был воистину жаден до жизни, и странное чувство опустошенности воцарилось в сокрытом месте. Колдун усиливал подпитку, однако ни капли его собственных жизненных сил не отправилось на поддержание круга.
И вот, наконец, финальный штрих. Душа сквернокрова миновала тысячи звёзд и проделала путь по Круговерти Пустоты, постепенно материализуясь. Раздался пронзительный грохот, словно раскалывалась сама земля. В чертогах кристалла стал виднеться чей-то силуэт, сотканный из зелёных энтропических нитей. По мере продвижения ритуала его облик становился всё более узнаваемым, пока пламя Скверны не родило искаженное отражение Даэмора — в этот раз он был ещё больше преисполнен энергиями Скверны, и от эльфа у него оставалось лишь малое.
Рога, потресканная кожа, переродившаяся в пламени и множество других мутаций — всё это отныне стало его частью. Душа сквернокрова жадно впитывала в себя энергию Скверны, из-за чего кристалл истощался.
Адоар молча наблюдал за метаморфозой кристалла. Вуаль сквернокрова чуть заметно шевелилась, не то от энергетического вихря, не то от страшной силы, заключенных в словах эредарского заклятья. Тщательно и выверено, словно опытный арфист, чернокнижник перебирал невидимые струны, творя из них противоречивую мелодию хаоса. Немёртвой колдунье могло показаться, что её новоявленный спутник слишком долго чего-то выжидал. Словно не замечая разрушающегося камня, син’дорай все еще был занят, казалось бы, абсолютно вторичными манипуляциями. Но все это было прелюдией к величественному аккорду. Последней ноте, что вырвет погибшего из оков Пустоверти и вернет его бренный дух в план живых. Адоар взмахнул рукой. Мощные ядовито-зеленые
потоки лениво тянулись к центру ритуального круга. Руны засияли ярче. В горле, впервые за долгое время, пересохло. Наконец, эльф крови совершил последний пасс. Энергия исказилась, спазматически скрючилась в путах его воли. Головокружительная изумрудная воронка извергла демоническое создание, названное Аламдором. Он явился пред ними, наполненный силой и душой, но не отражающий это душу в глазах. Апатия серыми штрихами поражала яркий зеленый огонь в глазницах. Пока что он не двигался. Не желал двигаться, не видел в этом смысла.
— Даэмор, давненько не виделись. Говори, если можешь, — прекратила подпитку ритуала, подойдя поближе к приходящему в сознание Даэмору, складывая руки на груди. — Не ожидала, что мы встретимся вновь, но судьба бывает непредсказуема.
Аламдор долгие минуты смотрел на Латеналь или, как-будто, сквозь нее. Эмоции не выражали ни радости ни страха.
— Я ничего не чувствую. — констатировал мертвым, холодным голосом, который в связи с метаморфозами стал на несколько тонов ниже. Боли в словах тоже не было. Сам он преобразился. У него не осталось эльфийских ног — они сменились копытами, а руки — ужасными на вид, с острейшими когтями лапами. Цвет кожи, что и до этого был далек от естественного эльфийского, стал еще краснее. Он узнал Латеналь, но все это могло казаться ему очередной иллюзией, испытанием Круговерти. Веса тела или какой-либо силы в себе он не чувствовал.
— Не помнишь? А я тебя прекрасно запомнила, сквернокров с пустошей бесплодного Силитуса. Когда-то ты просил меня о помощи, когда я была ещё живой.
Латеналь не без интереса рассматривала новый облик сквернокрова, пускай точнее было бы назвать его просто демоном. Воспользовался паузой Адоар.
— Надеюсь, ты не забудешь своих спасителей. Песнь Забвения, сквернокров. — представился чернокнижник, театрально поклонившись демоническому сородичу.
Демон перевел взгляд на него, полностью скрытого под одеждой. Он коротко кивнул незнакомцу, хотя наверняка не запомнил его имени. Латеналь продолжила, подхватив мысль напарника:
— Да, тебе не повезло. Ты же должен был понимать, каково отношение у эльфов крови к тебе подобным. Когда-то давно и я была готова убивать таких, как ты. Но всё изменилось. Добро пожаловать на Азерот.
Недоверие Аламдора мелькнуло на лице. Он довольно долго молчал, после вытянул мутированную руку вперед запястьем вверх — Докажи. Я не верю. Латеналь лишь пожала плечами, искоса посмотрев на Адоара. Лезвием своего ритуального ножа она полоснула вдоль вены демона, окропляя бесплодную почву зеленеющей кровью.
— Ты преобразился в пламени Скверны и теперь не эльф вовсе. Ты — демон отныне и навсегда, тебя будут ненавидеть и презирать. Весть о твоей смерти сделала много шума, но мы предоставляем тебе второй шанс и рассчитываем на близкое сотрудничество, Даэмор. Только сообща колдуны могут вершить великие дела.
Аламдор проморгался. Он не чувствовал себя демоном. Он не чувствовал себя никем. Апатия гналась за ним по пятам последний год, а сейчас настал ее апогей. Он рассматривал кровь на своем запястье, а после и своих… Спасителей? Лицо не выражало ничего.
— А что дальше?