Вновь воителю предстояло погрузиться в событие давно минувшего прошлого, пережить и столкнуться с теми мыслями, которые самолично она скрывала от самой себя за иными размышлениями и выводами, что делались с эмоциями того дня. Однако на этот раз деве предстояло не сражаться с устоявшемся в ее душе порядком, а принять ту реальность и тот поступок, который ранее Итенель считала неправильным. И все же этих разъяснений эльфийка не услышала, Алкелат погрузил ее в сновидение раньше, чем ее соратников, для кого он обозначил больше деталей предстоящего и не собирался затуманивать разум, скрывать из собственные воспоминания.

Все для того, что отряд должен был помочь деве приблизиться к тому, что она хотела совершить, дать ей шанс сделать так, как хотелось сделать сейчас — годы спустя, когда трагедия позади. Им предстояло вновь увидеть гибель своего народа, лицезреть полчища мертвецов, что отнимали жизни защитников эльфийской столицы и ее жителей, втаптывая в грязь их охладевающие тела. Падение Луносвета, вернее сказать — марш смерти, пересекший Леса Вечной Песни. Самое его начало. Жрец предупредил, чтобы сородичи следовали с девой, но ясно осознавали: спасения для не сегодня нет, она падет, как пала бы еще тогда, не сделав иной выбор. 

И вот, вновь, как и все разы до, эльфов окутала пелена сна. Не дав опомниться, они открыли глаза, уже стоя на пути орды мертвецов, во главе с которыми ступал сам павший принц. Как и Итенель, все ее соратники оказались в окружении защитников, в числе которых виднелось немало знакомых лиц — дорогих родственников. Алкелат позволил четверке ощущать все те же эмоции и чувства, что испытывала воитель: так они могли понимать о важном для нее, предугадывать действия и стремления, и все это — поможет им сопровождать ее в пути. Диалог между родственниками прошел за мгновения, а вместе с ним сменилась расстановка сил: Дел'Лейя вместе со своим сыном и с братьями девы отправились на помочь другим чародеям и магистрам, когда пал барьер, оставляя на главном направлении Ноантейна, Итенель и ее родителей, в числе первых столкнувшихся с войском ходящих трупов. Уже в тот момент дева сама, как и со слов дяди, понимала: «Никому здесь не суждено выжить. Мы лишь меняем свои жизни на время, которое пригодится для спасения других» и ранее эти мысли погрузили эльфийку в страх, а охвативший ужас заставил ее замереть на месте, в дали от участи, постигшей более смелых героев с щитами и мечами… Но не в этот раз.

Алкелат на этот раз открыл для девы завесу будущего и ее нынешнего «я» — позволил смелости сорвать оковы, удержавшие эльфийку тогда. И тем Итенель все же воспользовалась. Как только жрица рванула вперед, за ней следом отправились и соратники, как полагалось, расчищая путь вперед, в самое пекло, где находились родители. «Уберечь, не бояться, у тебя есть силы на это,» — вторила она самой себе, и все же страх подступал вслед за тем, как терял силы весь ее народ — сама она. Все больше вокруг становилось мертвецов, пока живые — угасали еще быстрее. Ярость вынудила эльфийку вложить последние силы, истощая себя, в удар по предводителю войска, однако...

В ту секунду, когда свет — самый сильный и яркий — воплощение, как ей казалось, необходимого для спасения родных, стремления, в прошлом подавленного ей, но сейчас — явившегося в данном ей втором шансе, померк, как светлячок от неряшливой отмашки принца, дева оцепенела. Ей суждено вновь увидеть смерть самых дорогих, но на этот раз — встать вместе с ними. И, что ужаснее, она не защитила даже тех, кого ранее уберегла, оставшись позади...

… Воспоминания о боле утраты и вины зияющей дырой остались на ее груди, заставив эту рану вновь кровоточить. Во тьме она осталась наедине со своими мыслями, наедине со словами и обвинениями себя в слабости. Лучше ль ей было погибнуть тогда вот так? Уйти вслед за родителями по мрак объятий смерти. И все же, сейчас она осталась не совсем одна: угасающие, растворяющиеся образы родителей неторопливо отступали прочь, и так бы и исчезли, не окликни Итенель их. Что могло сказать дитя напоследок, если бы могло, своим отцу и матери? Что они сами бы желали услышать? Точно не мольбы простить… да и за что они должны прощать?..

О том же и заговорила матерь. Эльфийка невесомо подступила к своей дочери, опустившись рядом с ней на колени, и заговорила о том, что воителю всегда хотелось услышать из уст того, кто никогда бы ее не осудил, как то смело делал сама она со своей душой. Кто не стал бы изрезать душу терзаниями лишь мнимого долга, который не удалось выполнить. Так необходимое осознание, что все сделанное — и есть выполненное обязательство, и есть весь тот запас сил, что был истрачен без остатка, но которое Итенель отказывалась принимать за правду, ныне прозвучало голосами родителей. Теплыми и убаюкивающими речами, которым та не смогла и не осмелилась сопротивляться: «Они спасли своих детей, их жизни стали им щитом… чтобы теперь они защищали уже свое богатство». Эти же мысли отозвались в душе эльфийки словами соратников, поддержавших ее в этот час. И вопреки пережитой вновь трагедии, рана на душе затянулась, а сами воспоминания, хотя и останутся горем, но не будут для нее больше камнем и бременем.