— Занятный костюмчик. Чем могу помочь, дорогой гость? — как и всегда приветливый эльф за барной стойкой безмятежно протирал стакан за неимением иного занятия. «Приют Фокусника» этим будничным вечером пребывал в необыкновенном умиротворении, изредка лишь нарушаемом смехом с дальнего столика, где расположилась небольшая группа путешественников, решившая ночь провести в этом трактире, да тихими вздохами с одного из краёв стойки, в котором упивался вусмерть некий лысый мужчина наружности явно не самой благочестивой. Внимание персонала таверны, тем не менее, на несколько миг приковал этот странный и неожиданный гость. Прошлёпав — буквально, ибо передвигался он исключительно в неудобных на вид, но от этого не менее приятных в ходьбе сандалиях, — до стойки, посетитель протяжно выдохнул, плюхнувшись на свободный стул да аккуратно поставив себе под ноги белую деревянную шляпу с длинными полями, схожую с теми, что обычно носят пандарены.

Бесспорно, просто так ни один бармен подобными комментариями бы не разбрасывался, если бы его клиент действительно не привлекал к себе должного внимания. Так и на сей раз, усевшийся гость умел заворожить внимание своим ярким видом. Трудно, тем не менее, описать было его лик и тело иначе как нахальное. Смугловатый оттенок кожи, однако недостаточно тёмный, чтобы причислить его полностью к народам островов юга; длинные тёмные волосы с — что было довольно странно, — на удивление заметными седыми прядями, что нарушали обычное строение сплетённых в форме дред кос своей наглой яркостью, переходили в высокий лоб, уже испещрённый морщинами, однако отнюдь не старческими, а профессиональными. Широкие брови драматично возвышались над немного вытянутыми, но всё ещё яркими карими глазами, которые большую часть времени были успешно закрыты за тёмно-алыми линзами очков, гордо восседавшими на переносице гостя. Сам же нос мужчины был бы похож на орлиный, однако слыл более утончённым, поднимая себя, казалось, исключительно чтобы удержать оправу очков. Скулы заимели честь лишь немного выступить на немного широковатых щеках, служившими доказательством хорошего рациона мужчины, тут же переходя в небольшие морщинки у краёв губ, что ярко противоречили всему, оставаясь на удивление худыми да переходили в немного выпуклый подбородок. Довершала же образ линия бакенбард, что своим присутствием доходила до того самого подбородка, превращаясь там в небольшую короткую бороду. Как и в случае растительности на голове, сей атрибут внешности также пал под натиском седины.

Трудно было определить возраст посетителя даже тому, чей глаз давно был намётан на распознавание исключительных черт в личности каждого своего гостя. Неясности вносили как седина, что определённо не соответствовала довольно молодому описанию лика мужчины, так и его телосложение — мужчина с уже снятой шляпой бесспорно выделялся своим сравнительно высоким ростом и статными плечами, хотя те не переходили в развитую мускулатуру груди и торса, как того следовало ожидать. Вместо того, он выглядел даже худощавым и жилистым, а руки его и вовсе более походили на хитрые заговорщические лапы паука, довершая свою вытянутость длинными пальцами, где красовались пара ярких и привлекающих внимание колец.

Итак, беглым осмотром, что в описательном варианте вышел на удивление развёрнутым, бармен сумел понять, или, вернее, не до конца всё разглядеть в своём посетителе. Однако, даже при всех несостыковках, занимал внимание превыше всех, бесспорно, костюм, в котором дражайший гость имел честь посетить кабак. Уже длинная шляпа, мигом приставленная к стойке, была довольно необычным атрибутом для простого человека, но большую роль сыграло именно то неожиданное и даже вызывающе сочетание цветов в одежде мужчины. Яркий и, естественно, фиолетовый камзол накрывал белую рубашку, переходя в более тёмные тона пурпурного в штанах, что, по видимому, и вовсе были сшиты с ткани рунной, ибо при каждой попытке опустить руку в карман ярко сияли арканно-лиловым, словно активируя неясное зачарование. Довершали же образ уже вышеупомянутые простые деревянные сандалии, лишённые особых изысков.

— Будьте добры, уважаемый, пинту хорошего эля. И комнату, где-то на пару суток. Не более. — наконец заговорил гость, хитро-хитро при том улыбаясь...

— Было бы крайне грубо сразу же, даже не раздумывая, сразу же пускать его на грубую переработку… — над уже давно бездыханным, покорёженным гниением и самой Бездной телом смугловатого мужчины гордо возвышался иной муж. Беглый осмотр даже от самого непроницательного человека сразу констатировал бы их очевидную разницу: один был жив, другой нет. Однако, в корне, подобное суждение было неверно — мертвы были оба. И оба в какой-то момент были одним и тем же человеком.

Фиолетовый, — а вернее, его труп, — укрытый бережно самим собой своим же халатом, иссох и исхудал, кажется, в несколько раз с последней его встречи с живыми. Высоту его туловища невозможно было оценить внятно из-за сгорбленного позвоночника; некогда тонкие и благородные руки с худыми, словно паучьими пальцами были готовы рассыпаться в прах даже от касания. Некротический ритуал, проведённый в сути своей неверно, навсегда искорёжил некогда даже привлекательный и вальяжный лик колдуна, оставив вместо его тела лишь жалкий осколок в виде навечно фиолетового от энергий Тьмы полугуля.

Новое тело чувствовалось в крайней степени непривычно. Не стоит даже упоминать о том, что сам процесс переселения в новое тело подразумевал дискомфорт — в конце-концов, оно не было элементом гардероба. Оно и было самим по себе гардеробом, завешанным снаружи и заполненным внутри. Фиолетовый же ныне… был пуст. Пуст снаружи — ибо одежд ему ещё не выдали, и пуст внутри. Новая оболочка для его сознания была создана практически искусственно. Методы некромантии, магии крови и иных тёмных таинств напитали формы мага некротической энергией. Функционировало оно без всех неудобств, присущих живому созданию — дыхание, пища, сон, уход за внутренними органами, прочие прелести и невзгоды были успешно отброшены прочь в качестве еды для вурдалаков.

И тем не менее, подобное таинство легло на некую основу. Основу, ранее не лишённую собственного уникального вида. Орман — имя Фиолетового оказалось крайне грубо раскрыто и не менее грубо нарушено, часто и бесповоротно, — разумом восседал за лицом обыкновенного солдата Королевства Штормград, труп которого был успешно захвачен Рыцарями Чёрного Клинка в ходе одной из недавних компаний. На счастье самого Фиолетового, этот труп оказался его близким, хотя и не точным ровесником. Между ними спокойно нашёлся бы целый десяток лет разницы — это, конечно, при условии, что кто-то изначально знал возраст колдуна в тапочках.

И хотя многие имеют собственные, иногда вовсе абсурдные представления о обезличенности войск, каждый из тех солдат, что готов рисковать жизнью ради своей родины, имеет собственный образ и уникальную внешность. Так, сосуд Фиолетового при жизни, вне всякого сомнения, за собой следил. Конечно, не в той же степени, что и сам маг, однако ему, верно, удавалось выглядеть прилично. Трудно сказать наверняка, красит ли смерть что-либо. Вопрос это вкусовой и философский. Но, в случае нашего героя, возможно, и смерть сумела пойти ему на пользу. Острые, даже немного вытянутые черты лица чуть осохли, приобретая черты впалые и хмурые. Навечно закрепившаяся на лике мужчины щетина подчеркнула крайне близкую к костям черепа остроту некогда статных и важных мышц, которые ныне питались исключительно энергией смерти. Тёмная короткая стрижка, лишённая исключительных изысков и столь же избавленная от изъянов, хотя и контрастировала с привычным видом мага, была практична и смотрелась на новом облике весьма и весьма уместно.

Как бы то ни было, даже мертвецом заклинатель множество факторов принадлежности и своего положения умело скрыл. Сохранённое специально для подобного использования тело было лишено следов гниения, даже самых малейших. Должный уход некротической энергией поддерживал его в форме крайне статной — при должном желании, он мог бы на равных выстоять против суровых бойцов и умелых воинов. Запаха же, что очевидно, он оказался лишён по причине той же. Единственным же, что наверняка выдавало мага и его тайный, хитрый путь — это светящиеся синим от переполняющей его запрещённой магии глаза, скрыть которые даже за тканью было бы довольно трудно.

— И всё равно, это довольно странно… — пробубнел Фиолетовый себе под новый нос новым, неузнаваемым голосом. Ко внешности он ещё мог бы привыкнуть — как-никак, а заклинаниями иллюзий он нередко имел честь примерять на себя крайнее множество всевозможных обликов и костюмов… но голос выбивал его из колеи. Потусторонний и сиплый, он тихо, вкрадчиво и жёстко напоминал о его крайне незавидной судьбе. Судьбе, что он выбрал сам. Колдун забрал со своего старого халата камни фамильяров и трактаты ночнорождённых, да потопал прочь. Дел и планов было ещё крайне много...

— Несколько иронично. Не находишь? — гордый и смуглый, аки в самые яркие и энергичные дни своей давно и далеко ушедшей молодости, возвышался посреди ритуального круга полностью голый мужчина. Искусственное тело широтой плеч со взгляда снизу, кажется, затмевало само солнце. Непропорционально неподходящие всей величавости сажени тощие руки были окутаны элегантными, протянувшимися от кончиков пальцев до самого основания плеч и там переходящие в узел на шее татуировками салатового цвета. Они едва заметно поблёскивали, пульсируя будто вены, переводя некротическую энергию в конечности по поверхности тела некроманта. Это был Фиолетовый. Тот же самый Фиолетовый, что не столь давно также стоял в чужом теле над своим собственным, ныне же в лично для себя созданной копии себя же надменно устроился взором над чужим, ему не принадлежащим даже временно телом.

С самого момента своего повторного воскрешения он знал, что в один момент всё обернётся вот так. Чудотворным умением подчинения некротики изменив свой облик так, как и всегда видел себя в зеркале — естественно сгладив все возможные недостатки, — Фиолетовый создал себя заново, повторяя детально, даже можно сказать идеально каждую частичку в форме наиболее превосходной. Ни к чему было сохранять исхудалые плеч, когда силы Смерти могли этот минус запросто усилить и напитать. Ни к чему были слабые ноги или неровный позвоночник, когда некротика запросто могла их выправить, укрепить и возвеличить.

Мастер двух ремёсел внимательно, пристально, не сводя взора глядел на своё прошлое. Отрезок чужого, не принадлежащего ему времени, на сей миг оставался в памяти исключительно как прошедший этап. Он взял все оставленные им же прелести — мешочки с костной мукой и гримуар со всеми учениями, что сохранился на период его обучения, камушек с запечатанным фамильяром да несколько манакристаллов. Робы он оставил вместе с трупом, посчитав, что ни к чему теперь ему подобное не надо. В первую очередь он вернёт себе своё достоинство, а после продолжит укреплять свои знани.

— Где же был мой халат? Не выбросили ведь...