— Ах, ты пришел за историей о Голдуре Яростном? Давно, давно мы не слышали этого имени. — летописец Чертогов Доблести переводит грустный взгляд на плиты со сказаниями.
— Что-ж, я знаю что тебе Поведать. Наливай медовухи, бери со стола запеченный окорок и мне тоже возьми. Слушай внимательно, претендент, ибо дважды я истории не рассказываю.

Было то еще до вознесения Голдура, он только только готовился пройти Испытание Воли, чтобы доказать Всеотцу свои намерения. Он желал состязаться с лучшими воинами Штормхейма за право войти в ряды могучих валарьяр. И как присуще Голдуру, по его же собственной вине, предстоящий путь был отяжелен необдуманными решениями. Накануне одного из закатов, повздорил наш герой со своим другом детства — Хьялти, ведь из них двоих только он достоин пройти Испытание Воли! Хьялти само собой не согласился. Слово за слово, кулак за кулаком и оба они с побитыми носами и растрепанными бородами поклялись, что тот, кто выиграет в поединке после пятого заката сего месяца — взойдет на тропу, дабы доказать свою волю Всеотцу. Гьялунд, последний живущий в Валдисдалле старец видя это недовольно качал головой, но останавливать молодых не стал, ибо знал, что если тем взбрело решить спор силой, даже золотая молния Валь'киры не станет преградой. Что Голдур, что Хьялти славились своим упрямством. Кто-то считает, что это и служило плотом, по которому их дружба не тонула в реке невежества и вздорности.

Когда пятый закат смиренно полз к горизонту, оба друга встретились на площади битв в Хридшале. Спор столь глупый и пустой даже по меркам врайкулов вызывал у всех неподдельный интерес, а потому на битву ту собралась добрая доля народа. Хьялти протянул собрату руку, но вместо ответной ладони, Голдур нагло ухмыльнулся. Над Хридшалом сходились и переливались молниями тучи. Между Хьялти и Голдуром начали падать первые капли грядущего дождя.

Окруженные толпой, каждый взял со стойки свое оружие. В руке Хьялти сверкал зазубренный клинок, способный распилить и мясо и кость. В руках Голдура засвистела и ударила о щит крепкая алебарда, внушительных размеров даже для врайкула, но скромный для Харальдсона. Толпа кричала в основном насмешки, хотя нашлись те, кто поддерживал то первого, то второго претендента. Видать, поставили на кого-то и не хотели проигрывать. На мгновение по небу разошлась ярчайшая молния и озарила Хридшал. На лице Голдура застыла привычная яростная гримаса, Хьялти остался хмур.

— Ты проиграл мне прошлый бой, Голдур, и позапрошлый, и поза-позапрошлый! Готов снова почувствовать вкус поражения на языке? — Крикнул Хьялти. Толпа одобрительно заорала, кто-то забил дубинками по щитам.
— Расскажешь какова на вкус здешняя грязь, когда я взойду на тропу! — яростно выкрикнул Голдур. Снова, толпа одобрительно заорала. Небеса разверзлись молниями.

Дальше Хьялти не ответил. Его руки сжались на рукояти меча, а ноги осторожно перебирали по промерзшой грязи. В своих боях Хьялти всегда был осторожен, пока не делал первый резкий шаг. Прогремел гром, раздался звон и гулкий удар. Стальной меч Хьялти ударил по деревянному щиту, и Голдур сразу же ответил ударом Хьялебег в грудь, а потом снова! Хьялти пятился, дыхание сбилось, но Голдур не давал покоя! Лезвие секиры засвистело и срезало одну из белокурых кос. Толпа оживленно закричала, удары щитов поднялись бурной овацией, а для Голдура это было очередное доказательство превосходства. Он довольно скалился, поднял оружие к небесам и криками раззадоривал толпу.

Хьялти был выставлен слабаком на глазах у всего Хридшала. А что стыд вызывает во врайкулах? Только ярость! Белокурый Хьялти переводит дыхание, заносит меч над плечом, бросается на Голдура и раздается звонкий лязг. Удар Хьялти отбивает лезвие секиры в сторону и не успевший отступить Голдур чувствует, как кулак разбивает нос. Спустя мгновение удар в живот выбил весь дух. Теперь попятился уже Голдур, вытер с губ пятна крови и сплюнул.

Хьялти нагло улыбается, кричит что-то о дряхлом драккаре и как Голдур на него похож, но тот уже ничего не слышал. Под оглушительный раскат грома, под холодным осенним ливнем, он бежит к сопернику, размахивает щитом, но ребро свистит в дюйме от Хьялти. Новая вспышка молнии и Голдур снова пятится назад. На ноге заструилась алая струйка. Хьялти нанес очередной успешный удар!

Ярость, родная ярость вскипела в Голдуре. Никто не посмеет отобрать у него путь всей жизни! Никто не встанет меж ним и Чертогами Доблести! Щит брошен в сторону, острие алебарды смотрит прямо на Хьялти и он бежит, бежит к нему! Голдур не думал, только действовал. Убьет он друга или тот по воле судьбы выживет — не имело значения, ведь он должен победить! Он точно победит! Голдуру казалось что толпа вокруг исчезла. Остались только они вдвоем и медленный, тяжелой дождь, который как невидимая стена разделял между ними. Это было застывшее мгновение оборвавшееся осознанием чего-то ужасного. Последнее что помнил Голдур было пронзенное болью лицо друга, а после — звон в ушах и темноту.

Голова нещадно гудела, дрожь в руках разгоралась и утихала, а попытка встать на ноги обернулась Голдуру уколом резкой боли и падением. Он смотрит на Хьялти, но его перед ним больше не было, только осколки потухшего инфернала, под которым горело неузнаваемое тело и пламя, зеленое пламя вокруг. Через пару мгновений в мир вернулся звон, а потом и крики, стоны, боевые кличи и проклятия на неизвестном демоническом языке. Вокруг разверзлась битва врайкулов и демонов. Пылающий Легион атаковал Штормхейм! В небесах средь грозы зияли зеленые разломы, из которых лезли и лезли солдаты Пылащего Легиона.

Голдур слышал как с омерзительным ревом на него бежал демон. Врайкул хватает остатки секиры, успевает отбить демоническую пику и резким ударом разрубить шею мерзкой твари. Он осмотрелся и решил что бредит, ведь некоторые из врайкулов сражались бок о бок с демонами против своих братьев, а на вершине деревни, средь своих приближенных воинов стоял Король-Бог Сковальд, а с ним — солдаты Пылающего Легиона.

Ах, каким дивным пламенем снова разгорелось в Голдуре ярость. Он бросился к предателю и пусть меж ними было целое поле битвы, он верил, что мог добраться до него, если бы не двое павших с небес инферналов. На глазах каменные великаны собирались из ошметков и разгорались скверным пламенем. Как и подобает будущему валарьяру, Голдур не отступил и полный ярости рев было последним, что вырвалось из его глотки.

Валь'Киры явившиеся дабы забрать тело с поле битвы обнаружили лишь жалкое, раздавленное тело. И только сам Голдур Яростный позже поведал нам, что последнее что он помнил были ярость, горечь предательства и темнота. Пустая и безграничная.

— Так, претендент, записана сага о смерти Голдура Яростного, сына Харальда Крепкобрюхого. — рука летописца касается вырезанных в камне рун, сам он устало вздыхает — Прошу, налей мне кружку медовухи и оставь с ней наедине. Эта одна из тех историй, которые тяжко рассказывать даже мне.

— Что-ж, ты пришел за очередной историей о Голдуре, верно? Ты знаешь что требуется принести со стола, так что поспеши. Есть у меня конечно несколько историй о великих подвигах Голдура, славных битвах с морскими чудищами, даже демонами, но кому это сейчас интересно? Лучшие саги те, что о своих героях, об их пути. В каком-то смысле это было и концом пути и началом… ох, прости меня, что-то расфилософствовался. Так вот, о чем это мы? История та началась уже после падения Пылающего Легиона и если быть честным, не так давно.

Валарьяры одержали славную победу над главной угрозой Азерот. Саргерас пал, как и его скверное войско. В Чертогах днями и ночами гремели пиры, мед лился реками до самих угодий Фенрира, а сагам о битвах с демонами не было конца. Были само собой и те, кто не смог усидеть на одном месте и ушли выжигать зло поменьше, но наш рассказ не о них.

Начинался пир как и сотни таких же до него. Мед лился десятками бочек, воины соревновались в силе и прожорстве, а уже двадцатый запеченный хряк остывал на столе. Группа кованных бурей и претендентов собрались за одним столом послушать рассказ о битве великого воина с десятком морских чудищ. Рассказчиком конечно же был наш Голдур.

— Держусь я значит за свою Квелебег, истекаю кровью, и тут на меня бросается пятая из этих морских тварей! Я как взмахну, да отрублю ей передние лапы! Ох, вы бы слышали этот омерзительный рев… — Голдур остановился, хлебнул меда, постучал по груди и громко рыгнул — … ух, так вот! А дальше то была шестая из них, с вот такими вот рогами и щупальцами на пасти! И она… — Что она сделала и что с ней стало уже мало кто слушал. Сага что начиналась как задорное приключение превратилась в перечень десяток и десяток тварей, которых храбрый Голдур вырезал по пути к берегам Азсуны. Молодые валарьяры зазевались, а пара кованных бурей взяли свои кружки с медом и встали.
— Хэй, вы куда?! — обиженно рявкнул Голдур — Всего пять тварей осталось! А последняя то какой мерзкой была, ух!
— Уж прости нас Голдур, но эти выдумки уже не интересно слушать. — сказал первый кованный.
— Да! — подначивал второй — Что не сага то ерунда какая-то. Твари нападают по одной а на тебе ни царапины, будто Всеотец перековал тело бурей и светом. Вздор и небылицы!
— И вовсе то не вздор! — Голдур встал, с колен посыпались крошки и куски недавнего кабанчика — Ты не посмеешь обвинять меня во лжи перед всеми! Меня, Голдура Харальдсона! — в пирном зале все, от Валь'кир и до пирующих притихли и уставились на великана.

— Ха, уже посмели! — ехидно ответил кованный бурей.
— Голдур Голдур Голдур, когда ты в последний раз спускался с Чертогов и поднимал свой топор на кого-то достойного?
— Ха, да он и против Пылающего Легиона то толком на сражался! Так, стоял на страже Штормхейма! Защищал дружков от пораженных скверной кроликов! — в зале прокатился громкий смех.
— Гррр Довольно! — крик Голдура нервно сорвался. Кулаки его сжались, а лицо побагровело.
— Вы, двое! — Голдур поднимает со стула секиру и указывает ею на кованных бурей — Вы знаете что следует за моранием чужой чести! Я вызываю вас обоих на поединок! Вы мне за все насмешки ответите. — в зале одобрительно охнули. Кто-то даже застучал кружками.

— Голдур, хватит… — соратник нашего героя встал и положил руку тому на плечо — Налей себе еще медовухи, возьми вон свежий окорок и...
— Оставь меня, Ходир! Я довольно терпел эти взгляды. Да, я знаю как обо мне тут шепчутся! Я слышу как насмехаются!
— Ох, Голдур… — Ходир устало гладит бороду
— Нет, довольно этого! — Голдур гневно вздыхает и окидывает всех пирующих надменным взглядом.
— Я действительно долго не поднимал клинка а щит мой забыл что такое треск ударов. Я ослаб, верно? Тогда эти двое… — снова указал секирой на кованных бурей — … будут мне идеальными противниками! Два кованных ничтожества.
— Ха, свинья захныкала! Ты слышал, Торвальд? Надерем ей зад, а то смотри как окорока отъел на пирах.

И гремели меж ними брань и оскорбления, покуда все троя, а следом и пировавшая толпа, не ушли к залу состязаний. Валарьяры вздорят меж собой и день и ночь, бьют морды чаще, чем чудовищ. Но средь пирующих действительно долго ходят разговоры, что несмотря на бахвальство, Голдур уже не ищет битвы. И только его ближайшие соратники знали настоящую причину, но он ей позже.

На залитую светом арену вышли троя. Каждый из кованных взял золотое копье, а в руках Голдура были его верные щит и топор. Толпа кричала, кто-то насмехалася, кто-то подбадривал. Голдуру чудилось, что все это с ним уже было, но слишком давно чтобы понять когда. Снова он выходит на ринг с братьями, снова отстаивает гордость и честь. Хотя думается мне, тогда он хотел доказать в первую очередь себе, что путь всей его жизни оказался не пустым местом. Доказать, что он все еще валарьяр.

На свой пьедестал спустилась валь'кира смотрительница, а значит бой мог начаться! Ни Голдур, ни кованные бурей не желали ждать. Торвальд и Гарди, так звали двух наглецов, прокричали боевые призывы восхваляющие Всеоцта, устремили копья к Голдуру и сиганули с места оставляя лишь маленькое облако золотистой пыли. Наш герой укрылся за щитом и из-за выкриков толпы, никто даже не слышал, как лязг и гулкий удар раздались между бойцами. Копье Торвальда отскочило от щита и инерция увела воина дальше вперед. Тем временем Голдур отступает в сторону пропуская врага дальше и взмахом Квелебег уводит от себя копье Гарди. Удар щита по открытой груди выбивает из нее воздух и кованный Гарди отступает чтобы перевести дыхание.

— И это все? И кто теперь хныкающая свинья?! — Голдур кричал, заводил толпу. Гарди и Торвальд переглянулись меж собой и снова бросились на гордеца. Он пытался закрыться щитом, взмахом топора отбить от себя острие копья и с первым даже справился, но Гарди пронзил ногу Голдура и заставил пасть на колено. Толпа одобрительно загудела, но валь'кира во главе арены осталась безучастна.

Кованные бурей братья разошлись по разным углам поля, разбежались и снова, одно копье бьется об щит Голдура, а второе пронзает плечо. Их удары были точны и выверенны. Сжимающая топор рука слабела, а в глазах на секунду другую помутнело. Мир стал сплошным пятном, в котором что-то золотое двигалось ему на встречу. Не разум, но инстинкты воина заставили взмахнуть оружием и раздался оглушительный звон. Кованный бурей Торвальд отлетел в сторону на несколько метров, на груди его росло густое багровое пятно. С топора Голдура стекает такого же цвета кровь.

Только успел наш бравый герой осознать тяжесть нанесенного удара, как острая боль пронзила бок. Ошарашенный раной брата, Горди вонзил копье во вторую ногу Голдура, где оно и застряло.

Ярость, родная ярость вскипела в валарьяре также, как десятки раз до. Наш бравый воин бросает щит в сторону, выдирает копье из ноги, медленно встает и поднимает взгляд к Горди. Кованный бежит к своему брату, ему было все равно на Голдура, за что и поплатился. Крупный кулак прибивает Горди к золотым стенам и сжимает шею. И пусть кожа его — сталь, даже крепчайший металл сомнется под рукой настоящего валарьяра. Кованный бурей стучит по плечу Голдура, он сдается, но хватка на горле не ослабла. Врайкул был слеп к мольбам, он требовал крови, требовал победы! Нет никого более достойного, чем Голдур! Не найдется валарьяра, способного бросить вызов его силе! Не будет пред ним...

— Довольно! — громогласное эхо звенящее как клинок оглушило воинов. Золотая вспышка ослепили Голдура, заставила закрыть глаза и попятиться. Валь'кира следившая за боем стояла между нашим героем и его жертвой. Поняв это, Голдур снова кинулся к кованому бурей.
— Я сказала: довольно! — вспышка опять ослепила воинов. — Голдур Харальдсон, Всеотец требует говорить с тобой!



Когда Один вызывает к своему трону валарьяра, его ждет либо вечная слава, либо забвение и позор. Голдур не мог уповать на первое, но сердце его молило о том, чтобы не случилось второго. Валь'киры унесли его к трону Всеотца и опустили на круг, из которого говорил каждый, желающий слов Одина. Самые приближенные воеводы валарьяр стояли вокруг и взгляд их был осудителен.
— Всеотец, я… — начал было лепетать дрожащим голосом Голдур, но разгоревшаяся пламенем борода четко дала понять — говорить будет Всеотец.

— Молчать, Голдур сын Харальда! Тебе известно, почему склоняешься здесь предо мной, не пытайся прикидываться, не пытайся оправдываться. Ты пытался доказать мне свою силу, но доказал лишь правдивость опасений. Помнишь ли ты мои последние слова в день твоего вознесения? Говори, валарьяр! — и кулак Одина ударил о трон.
— Д-да… я должен чтить… — слова Голдура перебил второй удар кулака.
— Я предупреждал тебя, Голдур сын Харальда, что ярость может стать твоим лучшим оружием, а может погибелью! Я предупреждал, что наступит день и ты повторишь ошибки прошлого. И ты не справился! Ты дал ярости захлестнуть себя, заполнить изнутри без остатка! Ты бился без чести не ради победы, ты жаждал крови брата своего! Неуж-то ты забыл ту боль, с которой явился к моему порогу в руках валь'кир?

Голдур не смог ответить. Пустой взгляд опустился к орнаментам на полу, глаза сомкнулись а руки задрожали. На валарьяре больше не было ран от битвы, как не было и на кованных бурей. Оба они, и Торвальд и Горди стояли в толпе позади.

— Вижу по глазам, что помнишь. Торвальд Громовержец и Горди Хитрый проверяли тебя, Голдур, по моему приказу. Ты не покидал пир чертогов с того дня, как Пылающий Легион сгинул в пучинах вечной пустоты. Ты не принес мне ни одной славной победы, не закатил в мою честь ни одно славного пира и даже не принес в Цитадель ни одного претендента. Раве достоин ты зваться валарьяром? Однако, ты верно служил мне прежде и в твоем яростном сердце верности так и не убавилось. Я дам тебе последнее испытание, Голдур сын Харальда! И горе тебе, если погубившая летописца нашего — Хьялти слабость захлестнет тебя с головой. Ты спустишься на Азерот к его смертным защитникам и в битвах докажешь, что в тебе осталось хоть что-то помимо ярости, верности и гордыни.

Больше Всеотец не сказал ни слова. Он взмахнул рукой и две валь'киры подхватили валарьяра унося прочь из Чертогов, прочь из Небесной Цитадели, навстречу великим подвигам или ужасной погибели.

— Такова последняя глава саги о Голдуре Яростном, дорогой мой претендент. Печальна, полна ярости и гордыни, как и вся его жизнь. — летописец Хьялти берет принесеную ему кружку медовухи и выпивает ее залпом.
— Грустная правда в том, дорогой мой друг, что Голдур не герой и никогда им не был. Он потерянная в собственных пороках душа, не знающая как попросить о спасение.